Ты такой хорошей была…
Посмотри на меня. Не молчи.

"ДДТ"
"Это всё"

Огромное здание ЦМТ стояло на невысоком холме и напоминало летающую тарелку, замаскировавшуюся под клубок ниток. Над переплетёнными белыми балконами и лестницами в небо вздымался огромный бардовый купол, с небольшим окном возле верхушки, а с четырёх сторон холма вниз сбегали четыре чёрных, широких, длинных трапа с лестницами. Склоны были исчерчены бетонными столбами, железными решётками, узкими лестницами, небольшими асфальтовыми площадками с порыжевшими перилами, гладкой плиткой, водосточными желобами, а между ними просвечивала рассыпчатая серо-коричневая почва.
Но в этот осенний воскресный полдень он был пуст. Лёгкая дымка слегка поддёрнула его и сделала странное футуристическое здание каким-то привычным, слила его с серо-коричневой пожухлой травой, растворила его в огромном пустыре, очерченном с трёх сторон шумящими улицами, а с четвёртой — извилистым берегом сонной реки Мухоловки.
Пустырь был широким и ровным, даже холм сливался с его шелестящим, жёстким ковром. Трава колыхалась под редкими порывами холодного ветра, а редкие кусты стояли неподвижно держали на своих твёрдых изогнутых стволиках пышные полупрозрачные переплетения из тонких веток. Редкие тёмные деревья жались к жужжащим магистралям, в страхе закрываясь своими толстыми шершавыми ветками. Где-то среди их тёмных стволов блестела тонким стеклом автобусная остановка и звякала небольшая тележка.
В тележке полулежала, сложив руки на груди, не очень высокая девушка с перебинтованной головой и тусклым, несчастным, заплывшим взглядом. Она буквально завалилась куда-то внутрь тележки — из-за бортов виднелась только её острые плечи, красивое лицо, обрамлённое недлинными, на уровне подбородка волосами и нога в гипсе. Воздух со звонким свистом проходил сквозь её узкие лёгкие.
Её тёплая осенняя куртка как-то смялась, изогнулась, покрылась буграми от такой необычной позы. И настолько был жалок вид этой несчастной девушки, наверное, очень красивой, в ярко-оранжевом берете, на котором ещё остался след от рифлёной подошвы тренера, с посиневшим лицом и полной дремотой, объявшей тело и такая тоска исходила от лёгкой тележки, гладко катившейся по дорожке к ЦМТ, что хотелось сделать ей что-нибудь доброе — положить её на стол и тщательно разгладить бугры утюгом, чтобы её тело вновь стало красивым, гибким, и упругим, а серо-синий профиль ожил и улыбнулся.
Тележка аккуратно катилась вперёд.
— А я, тебя, Лиза, предупреждал!— веско отметил Фиолетовый Мангуст, налегая на ручку тележки.— Не надо было ходить в эту Тёплую Аллею. Успела проучиться в новом хорошем классе только две недели.
— Я была об этом лучшего мнения,— отозвалась Елизавета.
— А всё из-за твоей благотворительности. Не стоит ссориться со спортсменами, кассирами и президентами.
— Я хотела помочь.
— Те, кто ест — полные. А кто хочет помочь — носит помочи,— Ф был тоже какой-то мятый и обиженный. Он тоже пострадал во время драки.
— Нужно же что-то давать от себя!
— Если в галактике есть 1 красный сверхгигант, из которого течёт бесплатный газ и 6 миллиардов чёрных дыр — эта галактика очень скоро перестанет что-либо излучать.
— Жадиной звать будут.
— Зато не будут звать дурой. Кроме того, если что-то делаешь — не обязательно доделывать до конца. Все знают, что ты это делаешь — и дело в шляпе! Экономия большая.
— Попасть в рабство от своих доходов?
— Деньги — это воля.— Ф говорил громко, чётко, связно — словно читал по бумажке.— Чёткие, отполированные за время безденежья мысли диктуют тебе, что купить. Значит, только благодаря ним ты наконец-то сможешь выполнять свои планы.
Манник печально вздохнула, глядя на гипс, тяжёлый, твёрдый, словно испанский сапог.
— Веселей!— подбодрил её Ф. Он аккуратно приподнял передние ножки тележки и поставил её на огромный чёрный трап.— Не забывай — ты относишься к царям природы.
— Люди не цари природы, а только её президенты из числа других существ,— сердито проговорила Манник
— Но всякий здравомыслящий президент мечтает стать пожизненным!— Ф невозмутимо толкал тележку вперёд.
— И как это у тебя получается!?— вскрикнула, улыбаясь, девушка.— Всё говоришь в тему и умно. Это редко встретишь! Правду говорят — слушай свою душу.
— Дополню — слушай самую лучшую часть своей души.
— Вот-вот. Ты всегда говоришь правильно. И всё сразу понятно.
С дальнего конца трапа начала спускаться вниз удивлённая девичья фигура.
— После общения с тобой чувствуешь, что ничего выбирать не надо. Сразу ясно — куда идти и что делать.
— Это мой долг. Ни за что не отвечать — мечта каждого. И я стараюсь её осуществлять.
— Но мне всё равно страшно. Ели никто ничего не делает просто так — это страшно. Страшно за людей. Как я могу выживать с ними. Как можно брать, если не дают?
— Дело в том, что у других Ф работает бессознательно. А ты меня долгим и упорным трудом создавала, выращивала, материализовывала. Но когда я возник у тебя в груди…
— Это когда было?
— В 12 лет. С тех пор я стараюсь по мере возможности расти.
— Надо тебе расти побольше.
— Ты меня сама попыталась убить. В определённый момент ты почувствовала в груди холод и начала делать бессмысленные дела.
— Я ищу во всём этом смысл.
— В твоих действиях нет смысла!
— Почему?
— Если он у тебя есть, ты бы его не искала!
— Но теперь я буду осторожней!
Эту фразу Манник крикнула особенно громко. От испуга фигура, сбегавшая с трапа, остановилась и с удивлением глянула на неё.

— Ты чего, Люзик?— спросила она.
— Луня?— удивилась Елизавета, глядя на свою бывшую одноклассницу Лену Норьегу (по прозвищу Пиночетка).
Манник с силой упёрлась избитыми руками в края тележки и попыталась сесть. Фиолетовый Мангуст взвился вверх, едва увернувшись от оранжевого берета. Тележка стукнула, дрогнула и покатилась вниз.
— Эй!— недовольно прикрикнула Елизавета на тележку. Но та вела себя вызывающе и вместо ответа с огромной скоростью неслась вниз с наклонного трапа. Ветер развевал короткие чёрные волосы Елизаветы и обнажал совершенно синее ухо с белым шрамом от кия. Колёса скакали на неровном чёрном каменистом асфальте. Манник попыталась схватить тележку за огромные, как у инвалидной коляски, колёса, но стремительно несущийся обод резал её красивые тонкие пальцы, как раскалённое лезвие.
Фиолетовый Мангуст маячил где-то вверху, тщательно примеряясь, а потом понёсся наперерез, как фиолетовая молния.
Лена тоже бежала вниз. Её ноги уже сами по себе стучали по тёмной крошащейся массе, руки раскинуты в сторону, а зелёные глаза сверкали из-под очков неземным счастьем. Из груди лился тонкий звук восхищения.
Но возле самого подножья, где Норьега (по прозвищу Пиночетка) уже почти догнала тележку, её искажённое от счастья лицо врезалось во что-то мягкое с плотными комками, вроде набитой грушами подушки. Хрустнули очки, впились в дёсну зубы, взвыла переносица. В голове поплыли пухлые синие кольца, зазвенели какие-то посторонние колокольчики. Лена взмахнула руками и внезапно увидела, что стоит на берегу смертельно лазурного океана, а позади встала холодная стена. Пиночетка бросилась вперёд, в ультрамариновую воду, коричневая почва с пожухлой травой (она, наверное, холодная, но босые ноги почему-то не чувствуют) ушла вниз и впереди — только океан, где сквозь круглые тени от волн на белом песке дна шевелятся упругие кольца солнечных лучей. Потом всё куда-то запрокинулось, звякнули об асфальт очки, поплыло небо и только где-то вдали, в серо-коричневой пожухлой дали бился тонкий девичий визг…
Лена открыла глаза и увидела, что лежит на пологом скате возле самого подножья трапа, а куда-то вдаль среди пустыря упирается асфальтовая река под обыкновенным осенним небом.
Тележка с отчаянно кричащей Елизаветой врезалась в небольшую горку из битого асфальта и опрокинулась, выкинув Манник в кусты.
Лена подбежала быстро. Елизавета лежала среди узких прутьев в рыжей траве, и была как картинка. Как портрет Дориана Грэя.
— Что с тобой?— задохнулась Пиночетка.
— Ай…— равнодушно махнула Манник белой рукой с синими пятнами.— Со спортсменами повздорила.
Фиолетовый Мангуст печально смотрел на неё сверху вниз, держась за бок.
— Ну что же ты встал!— возмущённо крикнула девушка мангусту.— Подними меня, Ф!
— Внушит подозрения,— глухо просипел Ф и зашёлся в сухом кашле.
Лена глянула на Елизавету с удивлением, но продолжила разговор.
— Как тебе новый класс?
— Больших идиотов я в жизни не видела!
— Но вы теперь можете их терпеть!— важно поднял вверх лапу мангуст.
— Как у тебя…
— Помолчи! Что ты сказал, Ф?
— Я сказал, что с тех пор, как я появился у вас — это было 23-го июля, вы достигли больших успехов в плане терпимости! Прошло всего 2 месяца — и уже результат.
— Признаю. Линя, можешь продолжать.
Норьегу (по прозвищу Пиночетка) ещё раз удивлённо глянула на неё и продолжила.
— Как Уэзерфилд?
— Никак. А что у вас нового?
— Ой, новостей куча! Там в другой школе, что-нибудь происходит?
— Да ничего. Тишь, да гладь. Серые там все.
— А у нас всего — куча! Шкутенберг уволился из клуба велосипедистов и теперь работает лаборантом на информатике. Теперь получить по ней "десятку" — проще простого! Просто группа, пока учитель выбежал покурить, выстраивается и громко, на всю школу поёт "Еду я на Родину" (хотя, на мой взгляд, "Ночь Людмила" значительно лучше). А Шкутенберг ставит им всем за это "десятки" в радио-таблицу, а учитель потом смотрит на этот… ну на эту большую мышку с чёрным квадратом спереди и качает головой. Наверное, у всех за четверть хорошие оценки будут. Мышеслопкина свалилась на тренировке с трапеции. Теперь целыми уроками сидит перебинтованная на стуле и повторяет: "Полёт, трапеция, треугольник, куб, трапеция, треугольник, куб". А на геометрии: "Трапеция, куб, треугольник, северный полюс". А, что случилось с нашим Укропом… Который (ты ещё была, вроде) всё время на алгебре ножовкой выпиливал из алюминиевых ложках собак. Такой скрежет стоял — учителя не было слышно совершенно. Так вот — эти собаки были шпорами. Он на них весь учебник зашифровал!
— Ужас. А что тут делаешь.
— Да вот, Жокузова ищу. Надо ему сочинение по белорусской литературе отдать. Но его на позапрошлом уроке за мелом послали — вот теперь бегаю, ищу.
— А что за сочинение?
— Описать любое белорусскоязычное произведение, которое читал. Пересказ и анализ.
Она протянула жутко измятый листок в клетку. На нём было нацарапано крупными острыми скачущими буквами:

А Чейз